С военной или экономической точек зрения, Нева весьма заурядна – все производства размещены на отдалённых мирах, на пыльных, мёртвых спутниках, усеянных шахтами и месторождениями – но она оставалась богатой мыслями и идеями. Величественные города-музеи, слывшие соперниками храмов Терры, тянулись ввысь, к облакам, а в Нороке, прибрежной столице Невы, каждую улицу украшали огромные фрески, повествующие о событиях из истории Терры и из невских хроник, что велись около десяти тысяч лет.

Монастырь ордена Пресвятой Девы Мученицы был на Неве не единственным, но самым большим и, безусловно, самым обустроенным. Его башня из медово-жёлтого камня, обнаруженного в экваториальных пустынях, буквально сияла в лучах заходящего солнца. С верхних ярусов монастыря можно было любоваться изящной дугой норокской бухты, её белоснежным песчаным пляжем, повторяющим изгибы улиц и бульваров.

Её взгляд опустился на площадь перед воротами монастыря. Там стонали кающиеся грешники, одетые в шерстяные рубахи и утыканные рыболовными крючками. Некоторые выли, нараспев читая стихи имперского кредо, тогда как другие взялись за отлов тех членов публики, кому не посчастливилось замешкаться, громко выражая своё неодобрение. Бичеватели орали на детей, носивших неправильную одежду, а рядом стояли люди со свечами на древках.

Высокая и широкая монастырская часовня занимала несколько этажей здания, в котором она располагалась. Высоко под потолком, там, где заканчивались трубы органа и парили на привязях люмосферы, лениво кружили херувимы, передавая друг другу записки и поблёскивая сапфирами искусственных глаз.

Выйдя за ворота порта, она обнаружила стоянку кабельных экипажей. Их водители, завернутые в пыльные тряпки, скрывались в облаках табачного дыма. У Верити были имперские деньги, она думала заплатить ими кому-нибудь, но никто даже не посмотрел в её сторону. Вместо этого, водитель головного экипажа опустил на глаза решетку и жестом подозвал Верити к своему транспорту. В своей открытой кабине человек надавил на рычаг, шестерни жалобно заскрежетали, и угловатый вагон двинулся по длинному виляющему бульвару.
Множество кабелей змеились под поверхностью дороги, пересекали каждую крупную магистраль города, завивались в бесконечные петли. У вагонов были зубцы на колесах, которые сцеплялись с проводами и замыкались, позволяя технике передвигаться без собственного источника энергии. Это поддерживало воздух города чистым от выхлопных газов и шума машин, заменяя это на постоянное шипение и грохот такси, преодолевающих кабельные борозды и стрелки. По улицам Норока путешествовали металлические экипажи, размерами от маленьких такси до огромных приземистых тягачей и трёхэтажных автобусов. Только богачи или церковь могли позволить себе такое.
Из наставлений Верити знала, что законы Невы запрещают каждому, кроме представителей Императора лично, а именно: Арбитров, Имперской Гвардии и Экклезиархии, – использование транспортного средства с реальной свободой движения.
Она никогда раньше не была на Неве Прайм. В течение всех тех месяцев, что Орден Безмятежности помогал бедным и несчастным на внешних лунах, Верити ни разу не была на этом мире благочестивого служения. Луны были пустынными местами, все и каждая. Целые планетоиды были отданы под шахты отливки или глубокие скважины геотермальных станций. Всезаполняющая промышленность оказалась настоящей болезнью. Не удивительно, что сама Нева была настоящей жемчужиной, размышляла Верити, в то время как все до последней йоты промышленные отходы и машиностроение оставались на спутниках вокруг неё.
Её везли через торговый район, и в витрине магазина она заметила отражение своего лица. Безупречная кожа и янтарные волосы не могли скрыть грусть в глазах: вся её красота была разрушена печалью, скрывающейся в них. Владельцы магазинов уже разворачивали торговлю: складывали высокие стопки восковых молитвенных свечей, капюшоны кающихся, листы пожертвований и иконы, отлитые из смолы. Несколько раз в воздухе свистнула плеть, но, возможно, это были всего лишь кабели.

Они похоронили сестру Лету в мемориальном саду, в светлом и богатым растительностью месте на южной стороне монастыря. Он начинался у стены здания и занимал всю круглую террасу перед широкой аркой главного входа в часовню. Посреди сада высилась статуя Святой Катерины, облаченной в броню серафимок. Она стояла, точно собираясь соскочить со своего постамента и взмыть в небеса, а из прыжкового ранца у неё на спине выходили искусно вырезанные извивающиеся струи огня и дыма.

Тюрьма была монументом устрашения. В её внешних стенах не было ни одного окна, только лишь узкие прорези, через которые управляемые когитаторами автоганы следили за открытым пространством вокруг здания. Холодные орудия жужжали и щелкали, когда люди проходили через их поле видимости, всегда готовые выпустить град пуль в беглецов или нарушителей.
Таковых, разумеется, никогда не было. Центральный район Норока был образцом благочестивости и законопослушия, и если бы не активность менее дисциплинированных граждан других районов города, местным стражам порядка не осталось бы ничего, кроме как начищать силовые дубинки, да участвовать в парадах. Часть той силы, что держала население в повиновении, исходила именно от таких зданий как тюрьма. Конусообразное сооружение, всю поверхность которого покрывали барельефы, повествующие о жестокости - это видел каждый, кто пробовал поднять голову.
Исправительное заведение, как было известно, было пропагандистским произведением искусства огромных масштабов. Каждый ярус был украшен скульптурами служителей Империума – арбитров, космических десантников, инквизиторов, сестёр битвы и многих других – убивающих и очищающих тех, кто нарушал имперские закон и учение. Такие ужасные преступления как изнасилование и детоубийство торжествовали с мелким воровством, ложью и неповиновением. Каждый преступник был изображен в момент совершения злодеяния, испытывающим на себе всю суровость кары. Из установленных на самой вершине конусообразного здания громкоговорителей доносились мрачные гимны и строгие проповеди, повествующие о природе преступлений. Вся постройка служила предостережением для тех, чей ум посещали мысли о преступлении.

На улицах, дети, слишком малые для того, чтобы понять всю сущность покаяния взрослых, бегали около телег бичевания и закидывали камнями стонущих, грязных людей, находящихся там. Опущенные в челноках с исправительных шахт и рабочих лагерей на лунах, раскаивающиеся были принесены на Неву с обещанием уменьшения срока приговора, если они переживут большие игры празднества. Те, чьи воля была уже сломлена или они были бесполезны, содержались на лунах, работая, пока не умрут. Лишь тем мужчинам и женщинам, в которых еще горела хотя бы искра внутренней силы, разрешалось пожертвовать собой на благо организации церкви в этом ежегодном праздновании.
В молельнях жрецы и клерки говорили одно и то же каждому, кто был полон раскаяния. Что быть человеком, значит родиться им – и жить лишь по воле Императора, упорное внушение и набожность были лучшим лекарством, не действующим лишь на безнадежных, по-настоящему упавших духом. Преступники и еретики, иноверцы и рабы - только они не имели права голоса в церкви – и поэтому они были лучшими жертвами для Благословения Раны. Частые слухи молвили, что к тем жертвам присоединялись и невинные люди, которые чересчур громогласно говорили о строгих правилах церкви или вялом, никудышном режиме планетарного губернатора – проведение фестиваля всегда так или иначе избавляло город от подобных мыслителей.
На других Имперских мирах проводились празднования урожая и жертвоприношения, великие церковные песнопения, иногда посты и пляски. Миллион планет и миллиарды людей праздновали величие Повелителя Человечества своими официально одобренными способами, и здесь, на этом мире богословов и твердых догм, не было разделения между фанатичным покаянием и благочестивым поклонением.
В этом году Норок изобиловал сплетнями на улицах и площадях, в семинариях и схолах. Лорд дьякон пообещал увенчать начало фестиваля этого года смертью колдуна, не зрелищными фейерверками или световыми эффектами, как в прошлые разы, а смертью настоящего живого псайкера. Теперь, когда прибытие оного сорвалось, слухи, подобно крысам, побежали через стены города.
Баронство, богатые касты, простой народ – все они были в равной степени не осведомлены касательно того, что же именно лорд ЛаХэйн и губернатор Эммель сделают настолько же зрелищное, чтобы успокоить народ. Некоторые люди надевали свои обрядовые одежды или выбирали костюмы, если им выпадало счастье получить кроваво-красный пригласительный лист. Лавки торговцев икон, перебирающих в руках церковные четки и Имперские деньги, заполнялись и опустошались, заполнялись и снова опустошались.
В этом году были новые хлопковые рубашки, вышитые золотой канителью аквилы, которая являлась необходимой деталью, и судебные исполнители уже разогнали небольшой беспорядок в полотняном квартале, после того, как весь запас там был продан. В другой части города проводились религиозные парады, на которые девочки раскрашивали себя ярко-желтым цветом и надевали крылья, празднуя приход Целестины. В других районах люди весело закидывали камнями тех, чьи мелкие преступления остались без внимания стражей порядка. Настроение людей было своеобразным, под внешним их видом скрывалась их повышенная жажда к грубому насилию. Это можно было увидеть в глазах бегущих детей, на лицах их родителей, в рвении тысяч городских клериков.
Экипажи съезжались по ровным скатам к величайшей базилике Норока - к высокой башне Лунного Собора. Издали она напоминала длинный пик с геометрическими впадинами по бокам. На самом деле эти тщательно выстроенные поры были маячками-ориентирами для многих лун, движущихся по Орбите Невы, и в полночь прихожане могли видеть крохотные огоньки на поверхности отдаленных черных сфер.
В нижней части церкви было овальное кольцо амфитеатра, с которого иногда лорд ЛаХэйн лично проводил проповеди. Древняя сила огромных гололитических прожекторов, расположенных по краям кольца, превращали его в пылающего десятиэтажного призрака, а декоративные медные трубы громкоговорителей посылали его голос через весь город. Пока арена была тиха, но вскоре это должно было измениться. Сложные декорации, отбрасывающие чужеродные тени под действием желтого заливающего света, исходящего от осветителей, уже были выстроены и объединены меж собой. Как только экипажи выпустят своих набранных актеров, как только орудия будут заряжены, а костюмы одеты - великое празднование этого дня начнется всерьез.

Первый взгляд Верити на великую палату Лунного Собора пришелся через наплечник силовой брони сестры Мирии, высокие своды белого камня возвышались высоко над ней. Камень своеобразно блестел, имея в своей материнской породе прожилки яркой слюды. Огни плясали и переливались в вышине, вызывая новое чувство, не похожее на то, которое испытываешь, находясь внутри монастыря. Госпитальер никогда не видела так много золота в одном месте. Им было покрыто все: оно золотыми нитями тянулось через мозаичный пол, завитками поднималось вверх по колоннам, складывалось в слова Высокого Готика, раскрывалось веером тонких нитей, словно сладкая паутина.
Люди были покрыты золотом так же, как и интерьер собора. Мимо Верити прошла женщина, одарив ее невероятно высокомерным и презренным взглядом, эти качества казались настолько закоренелыми в ней, что было непонятно, сколько же они в ней зрели. Одежды этих людей были под стать Инквизиторским мантиям, или даже более того – одеяниями живых святых. Люди обмахивали себя тессенами – полукругами тонкого нефрита, который могли использоваться в бою как острое оружие.
И все же Верити сомневалась, что хоть одна из этих благоухающих благородных дам когда-нибудь воспользуется этим. Труппы искусно сделанных сервиторов порхали рядом с каждой из них, одни открывали вина, другие пробовали их для своих хозяев. Каждый илот был, вероятно, вооружен всякого рода скромным, но смертоносным огневым оружием. Она смотрела, как механо-рабы носятся туда-сюда, и наблюдала, как женщины ведут себя по отношению к ним: они никогда не смотрели в их сторону, никогда не говорили с ними. Они игнорировали их само существование, но полностью зависели от них.

Ярус Величайшего Благочестия широким выступом простирался от башни собора в ее самом центре, возвышаясь над кишащей массой внизу. Пока работающие генераторы поддерживали благородную музыку внутри часовни, здесь, на серповидном балконе, ночь тихо плавала на волнах приветственных восклицаний и церковных гимнов. Повсюду стояли ряды осветителей, но ни один из них не работал в данный момент. Единственный источник света прибывал снизу, от прожекторов и несчетного количества электросвечей в руках зрителей амфитеатра. Браун вел их между занятых работой рядов сервиторов, готовящих гало-линзы и сети звуковых кабелей. На возвышающемся краю балкона восседал Великий Лорд Дьякон Невы, Виктор ЛаХэйн, очевидно, не тронутый потрясающим видом.

Запоздалое сообщение часовых Норока оповестило, что колеоптеры террористов появились с юга и запада - в тиши дремлющей земли они тихо летели над долинами и белыми гребнями морских волн. Летя слишком низко к поверхности и будучи, таким образом, недосягаемыми для обнаружения обычными датчиками, выкрашенные в черной светоотражающий цвет летательные аппараты проникли в Норок и принялись за дело. В суете фестиваля, где священные вина текли ручьями, а играющие гимны скрывали любые внешние звуки, мало кто мог соблюдать бдительность. В последующие дни инфорсерам будет чем себя занять касательно разбирательства дел об арестах, наказаниях, а так же чистки в рядах собственных офицеров, виновных в халатности.
Находящиеся в самолетах люди, их большая часть, ранее посещали Норок, некоторые там и были рождены. Все они были отобраны потому, что достаточно хорошо знали город для того, чтобы устроить в нем погром. Торрис Вон собрал их всех в холодном трюме эхоконтрольной транспортной баржи, и, как только они пересекли прибрежные воды, лично проверил их готовность. Некоторое из этих людей шли в бой, руководствуясь собственными кодексами и наставлениями, хвалясь, что будут сражаться против богатых теократов во имя простых людей, но большинство из них, как и сам Вон, лишь хотели разжечь в Нороке огонь и разорение. Они хотели анархии, которая позабавила бы их, которая бы поспособствовала их процветанию.
Ракеты, которыми били колеоптеры, были «позаимствованы» у воинских частей Имперской Гвардии. Эти старые боеприпасы были украдены из бункеров, где они спокойно лежали все это время, словно ожидая мятежей и восстаний, не происходивших… до сих пор. Каждая боеголовка взрывалась, вспыхивая подобно маленькому расцвету, и если люди не умирали от взрывов, то задавливали друг друга в панике.

Один из пилотов подлетел к Ярусу Величайшего Благочестия и осуществил быструю посадку, затем так же быстро взлетев: колеса судна касались старого гранита не более десяти секунд, затем самолет вновь поднялся и вернулся на орбиту конической башни. Взлетая, он оставил отряд разношерстных людей, не имеющих ни одинаковой униформы, ни чего-то в этом роде. Всем, что объединяло этих убийц, было грубое хищническое предвкушение, а так же абсолютная верность, которую они демонстрировали своему лидеру.

Грохочущий лифт больше походил на какую-то стальную решетчатую клетку, нежели на себя самого, но, тем не менее, вращающиеся зубья шестерней делали свое дело, четко поднимая кабину вверх по каменной стене собора, минуя круглые служебные медные люки. Наконец лифт, поднявшись на уровень наблюдения, замедлился и остановился, брызнув искрами и смазочным маслом. Мирия, с пистолетом наготове, прошла через люк первой, а Верити, держащаяся позади, фактически выпрыгнула из лифта. Лязг механизма, кажется, напугал госпитальера – и после инцидента с упавшей платформой было неудивительно, что она теперь боялась ненадежной техники Невы.

он осмотрел Ярус Величайшего Благочестия, усеянный мертвыми сервиторами и уничтоженным машинным оборудованием. Все вокруг чашеобразной террасы тонуло в дыму находящегося внизу собора.

Верити шла вдоль узких, длинных полос освещения, которые тянулись по двум сторонам от дорожки, простирающейся через весь библиариум. Края стеллажей уходили в темноту неразличимых стен огромного бункера. Угрюмый логисторас, сопровождающий ее на этот уровень нижний уровень, протрещал несколько несущественных фактов об этом месте, как туристическая инфопластина. Он сказал, на сколько сотен метров они углубились ниже уровня улиц Норока, о том, сколько еще уровней еще было ниже этого. На определенном расстоянии от себя госпитальер различила лязг больших намасленных медных колес, когда одна из движущихся платформ комнаты начала опускаться на уровни хранилищ. Она остановилась, чтобы посмотреть на пустое пространство, размерами не уступающему игровому полю. Через мгновение другая платформа, громыхая, начала двигаться на замену прежней - часть огромной библиотеки, направляющаяся к своему месту, была заполнена бесконечными рядами бумаг и работающими в проходах человечками. Неожиданно из-за карниза над ее головой вынырнули тускло блеснувшие серебром серво-черепа, начавшие облет каньонов книг. Целые этажи библиариума громоздко передвигались, словно складываясь в картину-паззл для гигантских рук.

Широкие паутины перекладин, петли маслянистых кабелей и работающие когитаторы - все это находилось внутри библиариума, и большинство этого было покрыто тьмой. Слабый свет фотонных свечей в подземном зале никогда не касался густой черной темноты, собравшейся по краям прохода. Некоторые из книг были настолько стары, что их было невозможно читать при обычном свете, и в тех случаях сервиторы, предназначавшиеся для оказания помощи в чтении книг, применяли инфракрасные волны. Подобные места были почти превосходными для игр в прятки.
Тень Верити следила за ней с шестиугольного каркаса, поддерживающего феррокритовый потолок над головой госпитальера. Тень была слита с темнотой, погружена в черноту настолько, что даже бдительные черепа не замечали ее своими крошечными красными глазками. Тень Верити наблюдала за ней и прислушивалась, прекрасно осведомленная в том, что тут понадобилось милой Сороритас средь бела дня. В мыслях тени зародилось мысль о том, что женщина не должна будет увидеть дневной свет снова, и в интересах готовности приготовила свой призрачный пистолет, чтобы убить ее.

На дубовом столе вокруг мраморного постамента когитатора, сложенные в аккуратные стопки, лежали свернутые листы желто-коричневых пергаментов с текстами на Высоком Готике, машинном диалекте, а так же местном невском языке.

Они прошли через ряд люков по железному своду, который, в свою очередь, проходил между медленно вращающимися шестернями другой платформы, заполненной прикованными к ней книжными полками. Логисторас вытащил ключевой механизм из своей ладони, обеспечив им проход.

Силы наступления свернули с магистрали, как только вдали над лесом стали виднеться врата Стабериндской Дороги.

Вскоре они начали подниматься на ровный склон, продвигаясь через ворот деревьев, окружавших Метис Сити плотным кольцом. На первый взгляд поход на Метис был довольно опасен: Метис располагался в базальтовой чаше мертвого вулкана, город-кальдера был окружен природной стеной-щитом. В нем было несколько точек входа, и каждые из огромных ворот охранялись, но при более тщательном рассмотрении, можно было найти множества недостатков. Местами каменные стены были менее толстыми и достаточно тонкими для того, чтобы продолжительный ракетный обстрел разрушил их.

Взор целестинки остановился на верхней границе лесосеки, где круглые защитные бункеры усеивали нижние ярусы городской стены.

Турели поджидали их, и автопушки западных ворот выпустили трассирующий снаряд, летящий через открытую зону поражения и оставляющий за собой фиолетовую полосу в воздухе, но пешие боевые сестры укрылись за разбитыми «Саламандрами» до того, как снаряд разорвался у них под ногами. Осколки забарабанили по броне разведмашин, гремя как камни в оловянной чаше.
Стеклянные когитаторные глаза-линзы, возвышающиеся на железных стержнях, были установлены на плоских поверхностях турелей, некоторые из них были объединены связующими проводами, и, таким образом, сервиторские умы внутри каждой башни могли разделить цели. Оружие было старым и громоздким, но тем не менее оно вполне могло разорвать на части сестер, осмелившихся неосторожно приблизиться. Выжившие «Саламандры» отступили за линию обороны, миновав траншеи, в которых разместились разодетые солдаты Шерринга с тяжелыми стабберными пушками. Случайный лазерный болт выдал позиции солдат Имперской Гвардии, присоединившихся к несведущим в защите Метиса кавалеристам.

Центральная аллея, что шла за разгромленными вратами, вывела Сестринство на великую площадь Метиса, с которой начинались охраняемые границы величавого поместья барона. Круглый город был устроен как колесо, со спицами, идущими от центра, и концентрическими кольцами больших бульваров, уменьшающихся по мере расположения к центру.