Мита оказалась в мире, отличавшемся от всего, что она видела прежде. Мрачные фиолетовые небеса, в которых тучи клубились в водоворотах, сходясь и расходясь наперекор слабому ветру. Лица, состоящие из газообразных субстанций, превращающиеся в такие формы, которых Мита совершенно не желала видеть.

Сама земля казалось твердой — песок и пористые скалы, которые, вопреки логике, были мягкими на ощупь. Воздух насыщался электричеством, которое начало пощелкивать в волосах Миты, наполняя голову звуками приближающейся бури.

Здесь ничто не казалось реальным.

Отдаленные горы задрожали, как миражи, хребты извивались, как ожившие корни, исчезая и появляясь по собственной прихоти.

Где она?

Несколько ужасных моментов Мита думала, что очутилась в родном мире демона. Она слышала об этих местах: странные планеты, где законы физики почти не действовали, где каждая молекула жила по собственным законам и управлялась Хаосом. В Инквизиции ходили страшные слухи о таких мирах, а поскольку Мита видела изломанные пейзажи, эфирные ущелья и внезапно появляющиеся реки, текущие из ниоткуда в никуда… она начала подозревать самое худшее.

Но нет… Это не царство Хаоса. Чем больше девушка приглядывалась к воющим небесам и сверхъестественным потокам света и тьмы, чем больше изучала сцены на глади луж и пробовала на вкус кипящий воздух, тем ясней ей представлялась правда. Она начинала понимать, куда ее занесло. Она узнала аромат этого места.

Мита вздохнула и внимательно посмотрела на свою руку, концентрируясь на изменениях, фокусируя силу псайкера.

— Меч, — произнесла она.

Сверкающая сабля появилась в ладони девушки. Мита понимающе кивнула и выкинула оружие. Оно растворилось в воздухе раньше, чем коснулось песка.

Псайкер нашла Повелителя Ночи там, где, она была уверена, он и будет. На плато, окруженном круговой цепью острых пиков, Сахаал сидел на верхушке камня. Его руки были прикованы цепями к скале, оковы змеились между лодыжками и запястьями, опутывая Повелителя Ночи с головы до ног. На нем не было шлема и брони. Когти были вырваны.

Мита впервые смогла ясно увидеть Сахаала, без всяких помех. Кожа космодесантника была столь бледной, что казалась прозрачной, под ней ясно просматривались синие вены, четко виднелась различная аугметика, выделялся каждый шрам, каждый след былых ран. На плечах и груди мерцали слои черного металла, который уходил глубоко в тело, сливаясь с тугими мускулами и костями.

Мита никогда в жизни не видела столько шрамов, Самым удивительным было лицо Повелителя Ночи. Девушка ожидала самодовольной недоброжелательности. Необузданного и нераскаявшегося зла. Горящих красным огнем глаз — демонического облика, который излучал скверну открыто, как гноящаяся рана. Вместо этого ее встретил пристальный взгляд взволнованого ребенка. Лицо Сахаала было человеческим — болезненным и изможденным, возможно покрытым слишком многими морщинами от бесконечных лет гнева и хмурых взглядов.

Но его глаза были глазами младенца. Древние и одновременно полные замешательства. Это были глаза юноши, которому никогда не позволяли состариться, которого выхватили из жизни людей в юном возрасте и никогда не позволяли вернуться.

— Где она? — спросил измученный человек.

Если его разум и был поврежден после удара колдуна эльдаров, никаких признаков этого не наблюдалось.

Мите казалось, Сахаал просто в шоке — монотонный голос, немигающие глаза.

Он вызывал жалость.

— Это ваш разум, — ответила девушка, не в силах найти в себе ненависть. — Сон, если хотите. Вас поймали и заключили сюда как в ловушку.

— А ты?

Она пожала плечами:

— Я не знаю. Возможно, я тоже в ловушке.

Сахаал рассматривал ее. При всем сюрреализме ситуации, обнаружив себя скованный и лишенным брони, Повелитель Ночи хранил замечательное хладнокровие.

— Это сделали эльдары?

— В некотором смысле — да… Они заставили вас самого все проделать.

Сахаал кивнул, совсем не удивленный.

— Да. Они так уже делали некогда… Только не с моим разумом.

— Неужели? — Мита нахмурилась. Повелитель Ночи посмотрел сквозь нее.

— Вначале, — сказал он, — ассасин убила моего повелителя. Она похитила драгоценность, поэтому мне пришлось последовать за ней. Понимаешь? Я забрал ее назад, но тут явились эльдары.

— Драгоценность? Вы имеете в виду Корону Нокс?

— Корона, да… Они постарались ее украсть, но я их опередил. Я не дал им наложить на нее лапы, понимаешь, ведьма? Тогда они заманили в ловушку меня. Мой корабль. Мы оказались в глубоком варпе.

— А что такое Корона Нокс? — Мита выпалила вопрос, который мучил ее ужасно давно.

Впервые с того момента, как Мита очутилась в этом нереальном мире, лицо Сахаала посуровело, глаза сузились, пронзая ее. Он смотрел на девушку так, словно ее невежество глубоко оскорбило его.

— Ты не знаешь?

Мита вновь пожала плечами:

— Ну… она похожа на настоящую корону.

— Ха! Похожа на корону — и только? — Сахаал тряхнул головой, сверкнув черными глазами. — Нет, маленькая ведьма, это не просто корона. Она была создана Ночным Охотником из адамантия, добытого из ядра Ностромо, его родного мира. Он носил Корону всю жизнь, она защищала его в минуты, когда он кричал от безумия и ужаса. Она приглушала шепот варпа… Корона Нокс — это все, что осталось от моего повелителя, ведьма. Она наполнена его божественной сущностью, запечатанной в том драгоценном камне. Это совсем не простая корона… Это наследие Ночного Охотника, которое он передал мне в день смерти.

Мита начала понимать, но не могла поверить.

— Но… Конрад Керз был убит тысячелетия назад…

Сахаал нахмурился:

— Десять тысячелетий. Сто столетий. Я был слишком долго заключен в тюрьму.

Псайкер увидела правду его слов. Она уселась на песок перед древним разбитым существом.

Он ненавидел уже целую вечность.

Как дознаватель, Мита понимала, что должна любой ценой уничтожить этот пережиток Великой Ереси. Сахаал сейчас был полностью в ее власти — голый и беззащитный, здесь, в царстве псионической материи, пойманный в ловушку собственного разума, будто вывернутый наизнанку. Она могла его раздавить, как слизняка. Мита представила, как формирует оружие в руке, и немедленно ощутила холодное прикосновение, набирающее тяжесть.

Но его глаза…

Такие одинокие. Такие ранимые.

— Кто ты? — спросил он, путая ее мысли. — Кому ты служишь?

Мита сглотнула и спрятала оружие за спиной:

— Я Мита Эшин, дознаватель Священной Императорской Инквизиции.

— Ты служишь этому… Каустусу? Который украл мое наследие?

— Да, но… так было раньше. Больше не служу.

— Он уволил тебя, да? Выкинул!

— Все не так просто…

— Все всегда просто. — Сахаал отвел взгляд. — По крайней мере, для нас.

— О чем вы говорите?

— Ты знаешь, маленькая ведьма. Маленький мутант. Маленькая мерзость.

Мита дернулась, очищая разум.

— Ты не заставишь меня впасть в ярость, предатель, — бросила она.

Повелитель Ночи попробовал пожать плечами, но цепи не позволили ему этого. Тогда он вновь посмотрел ей в глаза.

— Я не ищу твоего гнева, — спокойно сказал он. — Только твоего понимания. Потому спрошу снова: кому ты служишь?

— Я уже отвечала. Я служу Империуму.

— Но они ненавидят тебя.

— Только не Император! Аве Император! Император любит всех, кто восхваляет Его!

— Ха! И ты действительно в это веришь?

Слова уже сформировались в голове Миты, словно она автомат: конечно, она верит этому! Конечно, Император любит ее! Но в глубине души эти догмы звенели пустотой, простые цепочки слов, за которыми ничего не стояло. Разбитая внезапной внутренней сумятицей, псайкер подняла оружие и направила его в грудь Повелителя Ночи.

— Мне нельзя было слушать предателя, — пробормотала она.

Но дрожь в голосе выдала ее с головой.

О моча и дерь|мо варпа, ей действительно надо было все услышать. Все, что скажет ей эта тварь.

Но почему? Почему она чувствует такую обязанность?

Может, таким способам Мита испытывает свою веру?

Или наслаждается тем, что есть еще создания, мучащиеся теми же вопросами…

Измученная тварь не выказала страха при виде оружия.

— Значит, — изогнул бровь Сахаал, — тебя любит единственное существо из бесчисленных миллиардов? И этого достаточно?

— Более чем достаточно! Если бы вы понимали это, никогда не отвернулись бы от Его света!

Сахаал улыбнулся удивительно теплой улыбкой, которая почти никогда не посещала его ледяного лица.

— А может быть Император без Империи?

— Нет, но…

— Именно. Они взаимосвязаны. Один миллиард миллиардов душ презирает тебя. А единственная душа, как ты заявляешь, любит. Тебе не кажется, что это грустная пропорция?

— Без любви Императора нет ничего. «Вакуус Император дилиго илик нускуам».

Мита опустилась до того, что начала как попугай повторять школьные уроки. Улыбка Повелителя Ночи говорила о том, что он все понял.

— Некогда я зубрил то же самое, — произнес Сахаал, выделяя голосом слово «некогда».

Мита повертела оружие в руках, придумывая осуждающие слова.

— Избавьте меня от ваших попыток осквернить меня. Моя вера сильнее стали.

Сахаал наклонился к ней, его глаза были полны искреннего любопытства.

— Почему ты сражаешься со мной, если мы одно и то же?

— Я отличаюсь от вас!

Гнев окутал Миту, разодрав в клочки последнюю гордость. Одна мысль, что она может иметь нечто общее с этим… этим дьяволом… Прежде чем она успела подумать, ее пальцы нажали на спусковой крючок.

Выстрел ударил скованную фигуру в бок, разрывая странную плоть, испаряя ее в небо, но в этом искаженном царстве из раны хлестнул свет, а не кровь.

Повелитель Ночи не подал признаков боли,

— Конечно, отличаешься, — прошипел он, выдавая муку голосом. Его глаза мгновенно утратили всю ребяческую трогательность. Они хитро и жестоко мерцали. — Ты, — нечистое порождение, служащее его имени. Тебя ненавидят. Они боятся и ненавидят тебя, но не забывают использовать…

— Нет, нет!

— Да, используют, но лишь пока ты нужна, понимаешь ли ты это? А что будет потом, маленькая ведьма? Думаешь, тебя поблагодарят?

— Это… вы ошибаетесь… не совсем так…

— Единственное различие между наш, девочка, заключается в том, что ты все еще носишь рабский хомут, а мой повелитель научил меня быть свободным!

Мита почти взревела — невидимый яд, который пролил Сахаал, начал душить ее, разъедая пленку уверенности.

— Свободным?! — выпалила девушка. — Вы получили свободу, повернувшись к Хаосу! Вы нашли спасение в Ереси, раздери вас варп! Это не свобода — это безумие!

Какое спокойствие на его лице! Какая древняя печаль!

— Ты не права, дитя. Мы никогда не были рабами Темных Сил. Мы сражались под знаменем ненависти, а не скверны.

— Ненависти? А что вы ненавидели? Вы сбились с пути по собственному выбору, предатель. Вас никто не заставлял!

В глазах Сахаала впервые зажглись живые эмоции. Это истинное чувство, внезапно поняла Мита. Оно поднималось из глубины души и вылетало из ноздрей при каждом выдохе, как стая саранчи, — такая же ненависть, как и недавнее презрение.

— Мы ненавидим вашего проклятого Императора. Вашего сморщенного бога.

— Я убью вас! Еще одно грязное слово — и я с удовольствием…

— Ты же спросила, что я ненавижу? Я ненавижу единственное существо, которое говорит о гордости и чести, заставляет сыновей любить отца, которое улыбается и выцарапывает каждый акт поклонения, а затем изворачивается, как больная собака, и вцепляется зубами в спину собственному сыну!

— Заткнитесь! Заткнитесь, разрази вас проклятие!

— Я ненавижу существо столь больное, настолько уверенное в собственном величии, столь извращенное собственной славой, что оно отвечает на величайшие жертвоприношения предательством!

Мита билась в сетях голоса Повелителя Ночи, изо всех сил пытаясь избавиться от замешательства, все больше захватывающего ее.

— Жертва? Ваш повелитель пожертвовал только собственной душой!

Глаза Сахаала скучающе ее осмотрели.

— Он пожертвовал своей человечностью, дитя.

Его голос вдруг стал настолько меланхоличен и печален, что Мита обнаружила, как весь ее гнев улетучивается словно дым. Оружие заплясало в пальцах, на глаза навернулись слезы.

— Ч-что?

— Он стал чудовищем. Он создал нас, его Повелителей Ночи, какими мы ему представлялись. Мы должны нести ужас и ненависть, добиваясь повиновения через страх. Он отказался от всей чистоты, забыл о человечестве, которое никогда не приняло бы его… ради которого он рисковал безумием и проклятием. Все ради того, чтобы принести порядок и закон в Империум отца.

— Он отдал душу тьме и…

— Ты меня не слушаешь. Тебя там не было. Я же говорю тебе, маленькая ведьма: он пожертвовал душой по воле Императора. Он стал ручным чудовищем, служащим необходимости Империума. И как ему отплатили? Его посадили на цепь. Оскорбили перед братьями. А потом? Даровали поцелуй ассасина.

— Он зашел слишком далеко! История не лжет! Произвол Ночного Охотника, знаменитое…

— Произвол? Мы исполняли приказ! Мы делали лишь то, что нам говорили! Слушай меня, дитя, — этот так называемый произвол Ночного Охотника был санкционирован!

— Не может быть… — Перед глазами Миты плыли огни. — Нет, нет… Император никогда не одобрил бы…

— Ему нужен был порядок там, куда его могла принести лишь необузданность. Император вызвал Ночного Охотника и отдал приказ, который ему очень хотелось отдать. А затем сделал из нас козлов отпущения. Он закричал о произволе, а Империум вторил ему.

— Вы не правы, вы не правы, вы не правы…

— Мой повелитель жаждал лишь уважения и гордости отца. А все, что он получил, было презрением. Ничего удивительного, что он присоединился к толпам еретиков. Ничего удивительного, что Конрад Керз воевал вместе с ними, ощущая, что лишь они могли ослабить власть отца. Но он ошибся.

— Нет, нет, нет, нет, нет…

— Посмотри на меня, дитя. Смотри на меня!

Голова Миты выполнила команду сама собой, несмотря на бормотание, льющееся изо рта. Слишком много нового. Слишком много надо осмыслить. Слишком много для одного разума, чтобы понять

— Мой повелитель был убит ассасином, ты это знаешь?

Девушка напрягла память, где хранились те давние уроки истории, которые казались ей нереальными мифами.

— Д-да… ее послали, чтобы убить злодея… Когда Ересь была пресечена… Другие Легионы бежали в замешательстве… Но не Повелители Ночи. Верховный Лорд Терры решил, что, если они убьют Керза, Легион распадется сам собой…

— Половина правды. Половина лжи.

— Я не понимаю…

— Ты знаешь, какие были последние слова Ночного Охотника, обращенные ко мне? Знаешь, что он сказал, сидя на троне и ожидая ассасина?

— Н-нет…

— Он сказал: «О, как могучие падут».

— Почему?

— Он наконец понял то, чего никто еще не осознавал. Его отец, его великий Император, его Божественный Создатель оказался так же порочен и беспощаден, как и сам Ночной Охотник. О, как могучие падут… Увидь, как божественность низринет себя, избавляясь от чудовища, которого сама создала.

Один вопрос стучался и пытался быть услышанным в сердце Миты, тонущей в море сомнений.

— Низринет себя? Послал убийцу? Это после всего содеянного Конрадом Керзом? После ужасов Ереси? А что еще оставалось делать Императору?

На мгновение, казалось, сомнения отступили. Мита ощутила, как отыграла одно очко, нанесла первый ответный удар.

Повелитель Ночи оставался непоколебим:

— Что ему было делать? Ничего, если, как ты говоришь, ассасина послали в отместку за Ересь Хоруса. — Он снова наклонился вперед, насколько позволяли цепи, и его черные глаза, обведенные болезненными кругами, казалось, выпили душу из псайкера. — Но дело в том, дитя, что ассасин, убившая Ночного Охотника, не была первой, кто пришел за его жизнью…

— Что-о?!

— Да, она была последней в длинной цепочке. В долгой очереди убийц, от которых избавлялся Керз. Настолько длинной, что бесконечные попытки его убийства исчерпали желание Ночного Охотника принимать ответные меры. Он слишком много перенес, понимаешь? Он был Охотником! Он был первым и самым могущественным! Он управлял тенями! Он царил в ночи! А потом Император отменил свое официальное разрешение, в самом конце Большого Крестового Похода, еще до начала Ереси. Керза призвали к его повелителю и оскорбили перед всеми братьями, заставив оправдываться. И что, он предал честь Императора? Сказал правду, пытаясь обелить себя? Показал всей семье двуличность отца? Нет, он был верен — он выслушал все обвинения с безграничным терпением.

— Я помню историю… — Древние тексты всплыли в памяти Миты вместе с залами пыльных библиотек. — Он напал на собрата-примарха, Рогала Дорна. Так он проявил свою верность, Повелитель Ночи?

— Напыщенность Дорна всегда выводила его из себя. Мало ему было несправедливых упреков отца, так еще терпеть насмешки неосведомленного глупца? Конечно, он проявил характер… Кто бы не поступил на его месте так же?

Мита открыла рот, готовя насмешку, но остановилась. Это печальное существо перед ней не заслуживало издевательств.

— И что было дальше? — выдохнула, сдержавшись, она.

— Моего повелителя посадили под домашний арест. Он проводил время в медитации, беседовал со своей гвардией.

— И?..

— Одно такое совещание было прервано черным дьяволом. Убийцей. Ребенком. Понимаешь меня? Его послали убить Ночного Охотника. Послали заставить его успокоиться навсегда. Кто еще мог послать его? Кто, как не ваш святой и справедливый Император? А главное, помни, ведьма, — это случилось до того, как Хорус отвернулся от света и начал Ересь!

— Это… это просто невозможно.

— Нападению помешали, и мой повелитель рассердился. Только тогда он познал, истинное «правосудие» отца. Он прервал совещание, чтобы собрать силы и составить план ответных действий. Керз был в ярости из-за покушения на свою жизнь. Оно стало первым среди многих до и после Ереси. Достигнув Тсагуалсы, Ночной Охотник прекратил бегство. Он выстроил дворец, который, как он знал, послужит ему мавзолеем, и стал ждать гадину, которая придет за его головой и украдет Корону. — Сахаал чуть пошевелился. — Вот так, дитя. Как видишь, Конрад Керз был убит вовсе не за участие в Ереси. Он был убит не за произвол или неподчинение. Нет… его убил отец, который больше не смог придумать, как его можно использовать. Превративший его в ненавистное всем чудовище. Использовавший его как пугало для многочисченных врагов. Император забрал у него все человеческое, а затем отплатил за жертву предательством. — Повелитель Ночи вздохнул. — Теперь ответь мне, маленькая ведьма, ты все еще думаешь, что тебя не используют? Все еще мечтаешь о некой… награде за верную службу? Все еще считаешь, что тебе лишь кажется, что все ненавидят мутанта-псайкера ? Все еще уверена, что Император тебя любит?

Если бы в этом нереальном мире у Миты было тело из плоти, ее бы сейчас вырвало кровью, настолько велика была сила отвращения, охватившего ее. Недоверие боролось с уверенностью, сомнения клубились в душе огромной грозовой тучей.

Словно судно, которое всегда считалось непотопляемым, вдруг треснуло по всему корпусу и начало стремительно тонуть. Каждый клочок веры, который Мита Эшин черпала в Императоре, сейчас таял и разрушался.

Она посмотрела на Повелителя Ночи заплаканными глазами и выстрелила.

Цепи, сковывающие Зо Сахаала, лопнули и загремели по камням.

Он улыбнулся дикой улыбкой и начал вырываться из тюрьмы разума, торопясь заявить права на то, что принадлежало лишь ему.

– Что ты сделал, Керз?
– Избавил тебя от необходимости марать руки. Мы прибыли рано – пока ты только выстраивал свои танки и титаны.
– Я приказал взять город с минимальными возможными жертвами.
– Я твоим приказам не подчиняюсь, брат. К тому же так только лучше.
– Для кого лучше? Ты вырезал целый город – мужчин, женщин, детей, все они мертвы. Да там устроили побоище, достойное ангроновского легиона!
– Не надо путать меня с нашим вспыльчивым братом, тем более что ты в данный момент ему почти не уступаешь. Ты зол на меня?
Вулкан сжал кулаки, подавив резкий ответ.
– Где ты, Керз? Где ты прячешься?
– Я недалеко. Мы скоро будем вместе.
Конрад Керз помолчал, и игривость пропала из его голоса.
– Мы с тобой оба знаем, что это приведение к Согласию не могло стать бескровным. Сто пятьдесят четыре Шесть – мир войны, а я ни разу не сражался с воином, который был бы готов сдаться, не пролив сначала немного крови.
– Немного? Ты фактически обескровил все население.
– И как, по-твоему, это скажется на их боевом духе?
Вулкан резко обернулся, услышав голос Керза. Не через вокс – он был здесь. Ночной Призрак стоял в нескольких шагах позади него, на границе между тенью и дрожащим светом от пожара.
– Ты либо нагл, либо глуп, раз решил вот так прийти ко мне, – сообщил ему Вулкан, на фоне огня и в драконьих доспехах выглядевший особенно взрывоопасно. Туша гигантского дракона Кесаре, переброшенная через правое плечо, казалось, ожила. Его кузнечный молот был под рукой, но он даже не взглянул на оружие.
– Почему? Что ты собираешься сделать? – Керз вышел из теней.
На нем не было шлема, и свет падал на лицо так, что собиравшиеся во впадинах тени придавали ему призрачный, почти скелетообразный облик. Нострамо, его родной мир – если не считать лабораторию, где его, как и всех его братьев, сперва создали – был лишен света. Меловая бледность его обитателей служила тому свидетельством, и Керз не был исключением. Ониксовая кожа у одного, алебастровая – у другого; по этим двум примархам можно было изучать принципы контраста.
Его глаза, разительно отличаясь от пылающих глаз Вулкана, представляли собой узкие овалы блестящего черного цвета, глядевшие из-за прямых черных прядей, падавших на лицо. В то время как Вулкан носил в качестве мантии шкуру огненного дракона, на Керзе был рваный алый плащ. Один брат походил на рептилию в своей чешуйчатой броне, зеленой, как океан, и инкрустированной редким кварцем; другой был облачен в полуночно-синее и покрыт символами смерти и бренности.
Вулкан ответил ему ровным, спокойным голосом:
– Ты пытаешься меня спровоцировать, Керз? Хочешь конфликта?
– Звучит как угроза, – Керз слегка улыбнулся. – Это угроза, брат? Что я – грубый клинок, который надо обрабатывать на твоей праведной наковальне? Может, ты считаешь, что стоишь выше меня и имеешь право меня учить?
Вулкан проигнорировал его слова, махнув рукой в сторону преисподней, которой стал город Хар-танн.
– Взгляни на плоды своих трудов.
– Ха! Плоды моих трудов? Вулкан, ты говоришь как поэт, притом крайне бездарный, – Керз посерьезнел. – Я сломил этот мир для тебя, брат. Зачистив город, который ты сейчас предал огню, я избавил нас от необходимости проливать кровь. Как по-твоему, что будут делать мятежники этого мира, когда услышат и увидят, что мы сделали с одним из их крупнейших городов? – бросая вызов осязаемому гневу Вулкана, Керз делал шаг вперед при каждом выделяемом слове. – Они рухнут на колени, съежатся, зарыдают... – встав прямо перед Вулканом, он прорычал последние слова сквозь частокол зубов: – Взмолятся о пощаде.
Он отступил, разводя руки в стороны.
– А ты сможешь дать им ее, и это мой подарок.

из всех прочих легионов после воссоединения со своим генетическим прародителем они изменились меньше всего. Конечно, изменения были, но относительно небольшие. Нострамский стал языком Восьмого легиона, его витиеватые руны и шипящие слова распространялись все шире, когда нострамские рекруты стали превосходить числом старших терранских собратьев. Характеру Восьмого легиона стали свойственны ехидный фатализм и мрачное чувство юмора.